Проклов В.Г., Архангельск

Энто было еще в те далекие времена, когда на всей земле текли прозрачные реки, а вдоль извилистых берегов, перешептываясь бархатистою листвою, стояли вековые леса. На изумрудных лугах искрились белоснежные бабочки, разгоняя взмахами крылышек дурманящий эфир многоцветия. И все живущие на тех землях люди от души радовались, и веселились. В прозрачных реках мыли свои машины, пили водку, рубили вековые деревья, а на изумрудных лугах разводили костры и жарили вкусные шашлыки. Затем мужчины боролись с женщинами, потом дрались, плакали, похмелялись и ехали в города и деревни строить свой загадочный коммунизм.

Среди этих умных и сильных людей иногда попадались альпинисты. Это тоже были люди, и они тоже что-то строили, но вся их жизнь состояла из долгих ожиданий и маленьких миражей. Иногда они уезжали в далекие заснеженные горы, где быстро жили до следующих ожиданий.

Так уж получилось, что я тоже альпинист, живу ожиданиями, поездками в горы, и огромным количеством воспоминаний, которые приобрел в промежутки между ожиданиями. И все чаще в этих ожиданиях, кусочки прошедших миражей хаотично останавливают время, унося память в переживания моих маленьких жизней. Там всегда слепящее солнце, а уходящие в небо горы отражают голоса моих друзей. Там почему-то нет пронизывающего ветра и лямки рюкзака не оставляют следов на теле. Но есть произнесенные кем-то фразы, зацепившиеся за память...

Летом 89-го, я и Санчик обосновались в АУСБ «Торпедо», где старшие товарищи нас запросто отпускали на горные вершины. Нам все время везло, непогода всегда давала возможность начать восхождение и главное. Нам не надо было заполнять «клеточки» убивающие всякую свободу, мы просто ходили вдвоем. Эта цейская пятерка была четвертой подряд в это лето, но на этот раз с попутчиками.

ВОТ ЭТА ТОЧКА!

Вниз лицом к склону и в фирн с сухим кашлем врезается клюв ледоруба. Еще немного глухих ударов о склон муравьевских кошек, начинают оттаивать пальцы рук. Уходящий вниз склон вдруг оказался крутым, а недружелюбный жесткий фирн стал превращать мою жизнь в невыносимое страдание. Боль расплывается в сознание, мутит тело, хочет оставить на склоне все, что съел когда то...

Я еще там, еще вчера, но разомлевшее тело уже вернулось на темный рельеф перрона, небольшой железнодорожной станции Беслан. Вечерний натюрморт окружающего мира, наполнялся звоном цикад, обрывками дежурной связи, разговорами пассажиров и пьянящим ароматом южного лета. Но не расслабишься, как всегда на ближайшие годы билетов нет, зато есть проходящие вагоны, а в них командиры, и. И вдруг я заметил, как в тусклом отблеске вокзальных фонарей на перроне появился черный блестящий жук. Он явно спешил в свой мир, должно быть далекий от суеты вокзальных ожиданий. Туда же, с напором теплого воздуха, чинно дымя сигаретой, перемещался независимый мужчина. Его надвигающаяся масса явно скучала в ожидании колесницы, да и в карманах его брюк наверняка лежал купейный билет. Я не успел крикнуть, «стой»!

Раскисший под солнцем снег киселем расплывется под ногами, а желтые поля ледника достают глаза даже сквозь дымчатые стекла очков. Где-то там, вдали, среди многочисленных разрывов ледника едва угадывается проход на следующую ступеньку ледового поля. Туда как в немом кино, не спеша перемещаются барханы ледника, обрываясь в бездну и возникая вновь, продвигая наши тела все выше, в слепящий солнечный мираж. Впитавшие снег вибрамы и сгорбленное от усталости тело едва успевают за летящим желанием достичь начала завтрашнего пути. Если протянуть впереди себя руку, можно прикоснуться к тени оплавленных солнцем вершин. Вот она, знаменитая Цейская подкова сейчас превратилась в солнечную линзу! Вон, искрясь, блестит натечный лед на темных скалах красавицы Чанчахи, а левее отражает солнце «наш треугольник». Справа Дубли, и как в песенке: «Я на Дубли в упор смотрел, как смотрят дети, как смотрят дети. Но то кто раньше там бывал, он по дружески сказал, что нам не светит». Сейчас нам светит солнце, которое мы медленно катим над многочисленными морщинами бесконечного ледника.

С выдохом в снег летят веревки, рюкзаки и на секунду, от навалившейся с неба легкости, взлетает вверх тело.

Мы пришли. В трусах и пуховках на разгоряченное тело топчем в снегу площадку под примус и палатку, под комфортную жизнь и сладкие сны. Но с теплом уходит эйфория, а пресные шутки прерываются буднями гор. Справа завибрировал воздух от грохота отвалившегося ледового карниза на маршруте Волкова. Многотонные ледовые глыбы раскалывались в полете, с необузданной яростью круша друг друга. Лавинный вынос остатков столкновений оказался далеко за уровнем нашей палатки. Хорошо, от таких явлений защищает «наш треугольник», хотя и его стены не молчат. Но особенно не молчат стены Чанчахи, Дублей, в вечернем воздухе разносится задушевная беседа горных великанов.

Пятая точка с комфортом устроилась на каске, выдавившей из-под себя на треть мягкий снег. Ну вот, после сытного чая можно, пожалуй, осмыслить начало предстоящего маршрута. Двести шагов - и бергшрунд. Говорили, большой разрыв. Сколько же там снежной стены, метров пять-десять? Забивать ледорубы? А на выходе? Левее вроде бы положе и попроще! Опять вверху бухнуло и воздух наполнился воем летящих вниз камней. Там, где было "положе и попроще", срезало глыбой неслабых размеров, а рой камней вспузырил снег в радиусе 20 метров. Не ушли бы! Все посмотрели друг на друга, было произнесено несколько значимых фраз, после чего, сделав умные лица замолчали. В мыслях повисла надежда на ночной мороз. Но, то ли по известному закону, или потому, что середина августа, ночь оказалась теплой и тревожной. Ледник гулом отражал перестук летящих вниз камней. Из уютных спальников мы не выползли ни в четыре утра и ни в пять, периодическая ревизия ночного неба не приносила никаких положительных изменений. Каждый раз в глазах отражалась унылая луна на фоне хмурых, тянущихся с юга когтистых облаков. В том, что идет непогода, уже никто не сомневался, осталось угадать - когда.

Неожиданно и радостно вспыхнул рассвет, вдруг потеряли свою мрачность тучи, да и гора перестала сыпать.

Кошки мягко входят в лед, бергшрунд, 20 метров льда и гроздь из разноцветных альпинистов висит под ледовым карнизом. На очки, пальцы рук, рюкзак, кошки сверху душем сбегает вода, необычно теплое для этой высоты утро сделало свое дело. Дальнейший путь лежал траверсом по ледовому карнизу вправо вверх, с переходом на нависающую черную, с белыми кварцевыми прожилками стену. Через полтора часа болтанки на лесенках стена выровнялась и легла в свои 70 градусов по вертикали. Вот только жужжащие камушки с периодическим постоянством заставляют вжиматься в холод стены. Это обстоятельство позволяет увеличить скорость движения в направлении безопасного участка. Но, как всегда, прекрасные порывы останавливают концы двух привязанных к системе веревок. Ничего не остается как сделать станцию. Пока под карнизом народ занимается жумарной эквилибристикой, пытаюсь втиснуть себя в подобие скальной расщелины. Отсюда можно с относительным нетерпением посмотреть очередную мыльную серию о леднике с вмятиной на снегу и ниточкой серых следов, ведущих к разрыву бергшрунда.

Предвершинный гребень расслабил тело, где-то внизу остались многочисленные приседания с подтягиваниями, а усталость и гипоксия ласково нашептывают, мы классные ребята, и вообще. Еще метров десять гребня, дюльфер на ледовый гребень, пару буров - и пешком по снежному взлету к вершине. Первым шел я, за мной шла веревка, а вместе мы шли по гребню, состоящему из массы камней, вмерзших в лед и оттаявших одновременно. Подняв ногу, я вдруг увидел, что совершил что-то ужасное и необратимое, захотелось мгновенно проснуться и не смотреть этот сон. Огромный каменный чемодан, гипнотизируя и не спеша перекатываясь, направился к Санчику, только появившемуся на гребне со стены. Наверно я что-то кричал о камне, а может шептал. Но то, что было произнесено, бесполезно растворилось в воздухе и через 500 метров долетело туда, где «положе и попроще». Шансов на маневр у Санчика никаких, но как он разминулся с камнем... Зато камень, шедший следом, хоть и был намного меньше, все же подсек подошвы вибрам, распластав Санчика на скальном пятачке. И так удачно, что тело оказалось на месиве перебитых веревок, а ноги зависли над стеной. Из шока в реальность вернули дикие крики нижней связки, сдобренные яркими образными выражениями - им все же досталось. У одного повреждены два пальца руки, вывернуто мясо, но кости целы. Я, как главный аптечконоси-тель, лихорадочно пытаюсь обработать и забинтовать поврежденные пальцы у пострадавшего, который как может успокаивает меня. Напарник пострадавшего противоположного мнения и высказывает все, что обо мне думает. Только один Санчик ничего не сказал и надолго замолчал. После ледового гребня, когда до вершины оставалось всего ничего, по высоте с десяток метров, произошло то, что неотвратимо нас ожидало. Пришла долгожданная и столь нежелательная непогода. Вначале загудели знаменитые от ВЦСПС кошки и ледорубы, затем титановые карабины, и прочее железо. Не загудели только каски, но яркий столб молнии с сухим треском осветил их врезавшись прямо в вершину. В голове сразу посветлело, стало очень ясно, что надо отсюда уходить. Вначале все побежали назад, но вспомнили, здесь мы уже были. После продолжительных споров решили идти согласно описанию в маршрутном листе, по логически более простому маршруту через вершину. Торжественная смена записки происходила без радостных эмоций. Санчик, как руководитель, что-то нервно писал, я же расправив плечи, обречено стоял рядом. При этом моя душа отделилась, приспустилась ниже к ребятам и активно махала мне рукой, приглашая к себе. Консервная банка еще не успела лечь в контрольный тур, а по скалам уже раздавался перестук и скрежет наших кошек. Дальше непогода развеселилась, заряды снега мокрым слоем засыпали пальцы рук, шуршащие веревки, зубья кошек и темные скалы. Мы, как на раскаленной сковородке, прыгали по троечному маршруту и одновременно, и попеременно, или просто сыпались в колючие объятия непогоды. Неожиданно выскочили на ледово-снежную перемычку. Вот где жизнь! Если не считать, что метет через край гребня, постоянно срывает палатку, уже темно, мы мокрые, и вообще - дрова.

А в палатке почти тепло и даже уютно, мурлыкающий примус мирно кушает снег, выдавая на-гора теплый пар, прислонившиеся друг к другу тела восходителей пытаются сварить подобие чая. Завтракообедоужин состоял из кусочка шоколадки, залитого сверху теплой водой, - на большее ни у кого не хватило желания. Немного попрыгал телом на коврике, принял удобную позу - и все происходящее стало заполняться покоем, счастьем и миром во всем мире.

Утро встретило тупым морозом, злым ветром, обледеневшей палаткой наполовину заваленной спрессованным снегом. Далее происходящее напоминало кадры из фильма о катастрофах северных экспедиций. Брошенные с вечера возле палатки кошки, ледорубы, заклады, крючья, каски и многие другие полезные вещи, оказались погребенными под толстым слоем обледеневшего снега. В морозном воздухе еще долго раздавались крики разъяренных альпинистов. Вчера еще не представляющий технической трудности спуск на ледник, заставил нас двигаться вниз лицом к склону в три такта. С движением начали оттаивать пальцы рук и ног, отчего появилось огромное желание вырвать все, что съел за последние годы в лежащий рядом ледовый желоб, заполненный сверху пушистым снегом. Заледеневший фирновый склон стойко отражал удары отупевших кошек, но через неопределенное время позволил нам оказаться в другом мире с теплом и тишиной. Здесь воспоминания подходят к тому моменту, за который зацепилась моя память.

Дальнейшее рысканье наших связок по леднику происходило в поиске прохода к трем дюльферам, согласно описанию ведущим вниз на следующую ступень ледового поля. Я стоял на краю ледника, упираясь зубьями кошек в наклонную поверхность ледового серака. Одной стороной ледовая гора обхватывала уходящие высь скалы, а другой, акульими резцами, обрывалась в бездну. Бездна внимательно слушала мои громкие рассуждения о недостатках и достоинствах предстоящего спуска, последний постоянно прятался в разрывах облаков. Хрумкая кошками по льду, с кольцами веревок в руках, подошел Санчик, остановившись в трех метрах от меня. И вдруг из-под моих кошек, с грохотом и треском отвалилась чуть не половина ледового серака. Все произошло мгновенно и почему-то обыденно. «Вот эта точка, на которую мы нажали, чтоб придать движение всему этому», - глядя на свои кошки, произнес Санчик. Я отупело смотрел на сантиметры, отделявшие меня от бездны, и молча согласился.

К вечеру при помощи веревок, звучащих выражений и другого инструмен-та, мы спустились на Николаевскую хижину. Там были уходящие вниз новички, а с ними врач и все, что было вчера, растворилось на темном перроне небольшой железнодорожной станции Беслан.

Пришло другое тысячелетие. Никто уже не узнает на какую точку нажал большой романтик Санчик Трофимов, окончивший институт, Высшую партийную школу, став руководителем большого коллектива. И бросивший все это ради гор, став КМСсом, и инструктором по альпинизму. Санчик погиб 9 мая 1995 года на спуске с вершины Эльбрус, в тот день, когда вся страна пила и праздновала 50-летний юбилей Великой Победы над фашистской Германией.

Ровно через 10 лет, не отрывая взгляда от скал Пастухова, я с товарищем спешил вниз с восточной вершины Эльбруса. Непогода уже накрывала скалы и не успей до них дойти, дальнейшее не предсказуемо. Успели! Дальше от Пастухова на ощупь, видимость метр, по следам ратрака до спасателей на скальную гряду. На следующий день на большом камне, выше бывшего приюта, мои друзья помогали устанавливать табличку Санчику. Ветер лепил мокрый снег, а я смотрел на табличку, вспоминал и благодарил Санчика. За то, что он был в моей жизни, мне есть о чем вспоминать, что помог мне вчера спуститься. Я еще не знал, что сегодня, в 60-летие Победы над фашистской Германией, гора оставила себе еще одного Александра, замечательного человека и альпиниста Михайлова Александр Александровича.